Что-то блокирует мои попытки осознания и прояснения происходящего. Только расшевелится было восприятие и начнут выстраиваться логические цепочки, как тут как будто колпак на голову надевается, свет выключается и никаких осознаний и понимания не остается.
Я почему то не могла писать о своих чувствах в текущий момент времени, т.к. я эти чувства не узнавала, либо не принимала за свои.
Чтобы писать, нужно как-то идентифицировать то, что с тобой происходит, а у меня ощущения складывались в конечную фразу «что за гре..ный п…ц». Это как то слишком обобщенно отражает мое состояние, и не помогает разобраться. Меня слишком многое задевало (и еще частенько продолжает), вызывало волну гнева до потемнения в глазах. То все хорошо, то вдруг мир приобретает самые мрачные тона, и я понимала, что простым оптимизмом это не лечится.
Какие-то проблески сознания стали проступать, само собой, на Алтае, когда телефон был отключен и привычные раздражители исчезли на время. Там я попала поначалу (для меня) в обстановку полного покоя. Такого прекрасного и невозмутимого, как, наверное, в утробе матери. Каким-то краешком сознания я поняла, что это моя психика защищается, т.к. я не могла себя спровоцировать на какие-либо чувства кроме ощущения покоя. Я пыталась раскачивать намеренно, но ничего не получалось. Меня это очень озаботило, т.к. покой покоем, а приехала то я не затем, чтоб просто отдохнуть (хотя мне это было необходимо, как воздух), а вырасти. Вырасти, набраться каких-то дополнительных объемов себя, способных вместить что-то большее в жизни, чем я могу в настоящий момент.
О своем беспокойстве я говорила Ульяне. На мой взгляд, мы с ней оказались на одной волне – детки на каникулах у бабушки. Чудесное чувство, пришлось из него выковыриваться насильно.
Демон, я знаю твое имя. Ты - страх принятия решений. Как я люблю освобождающее чувство, когда ты можешь спокойно и взросло называть вещи своими именами, отбрасывать ненужное без дрожаний и панических метаний. А тут я спряталась в ребенка, которому все это не нужно. Главное – хорошо себя вести.
Со мной же стало происходить следующее. Я как будто стала испытывать чувства, которые испытывала в детстве. Я всегда была младшей, и это с одной стороны, давало массу преимуществ, избавляя от ответственности, с другой – полностью подчиняло тебя воле старших в каких то принципиальных моментах. И вот на алтае произошло то же самое. Я как будто автоматически оказалась в младшей группе. При этом я же «очаровательный» и удобный ребенок, милый и приветливый. Когда я себя на этом поймала, пыталась насильно вытянуть себя из этого состояния, но оно такое удобное, что его совсем непросто скинуть, как старые кроссовки. А вот эта милая приветливость закрывала мне саму себя. Я ж хотела копнуть глубоко.
Тепреь же у меня настала подростковая стадия. Отрицание и обида. До смешного. Обычно, например, задумываю я купить себе какую то вещь. И уже наработан годами навык создания специального состояния легкости, когда ты наметанным глазом вынимаешь «свою» вещь, процентов на сколько то соответствующую твоим представлениям. Или, наоборот, увидев что-то другое, что намного больше соответствует твоему представлению о себе, с легкостью отказываешься от первоначальной задумки, легко выстраивая новый, более гармоничный образ. А тут, блин. Пошла искать платье, причем я примерно знала, где оно продается. Вполне конкретное платье. При этом допускала возможность, что его не будет, значит, будет другое. И вдруг после бесплодных его поисков меня настигает какой то подростковый обиженный протест в стиле – не надо мне тогда никакого праздника, раз я не могу сделать так, как я хочу. Пошла домой обижаться на всех. Сторонний наблюдатель во мне тихо прифигел. Такой цыганочки с выходом у меня реально не было лет пятнадцать. Причем это был не избалованный выход, а самый что ни на есть искренний. И вот подобных мотивов родом откуда то из прошлого набирается воз и маленькая тележка. Я не знаю, что это. Я раздражаюсь на просьбы, как раздражалась в детстве на любое обращение родителей. Да все не опишешь. Как будто снова стала лет 14-16-ти. И именно в отрицательных аспектах. И вся уравновешенность, все, все, что нажито непосильным трудом - провалилось неизвестно куда.
И еще вот с этой котовасией с детскими возрастами у меня пропала внутренняя честность самой с собой, и проницательность и, наверное. Мне во всем стало трудно зайти на глубину - взгляд, суждения стали поверхностными. И я себе такая не нравлюсь, мне с такой собой совсем неинтересно и некомфортно.